Константин
Бальмонт
(1867 –
1942)
Осень
Поспевает
брусника,
Стали дни холоднее,
И от птичьего крика
В сердце только грустнее.
Стаи птиц
улетают
Прочь, за синее море.
Все деревья блистают
В разноцветном уборе.
Солнце реже
смеётся,
Нет в цветах благовонья.
Скоро Осень проснется
И заплачет спросонья.
Зима
Поля затянуты
недвижной пеленой,
Пушисто-белыми снегами.
Как будто навсегда простился мир с Весной,
С её цветками и листками.
Окован звонкий ключ Он у Зимы в плену.
Одна метель поёт, рыдая.
Но Солнце любит круг. Оно хранит Весну.
Опять вернётся, Молодая.
Она пока пошла бродить
в чужих краях,
Чтоб мир изведал сновиденья.
Чтоб видел он во сне, что он лежит в снегах,
И вьюгу слушает как пенье.
Светлый мир
Тонкий, узкий,
длинный ход
В глубь
земли мечту ведет.
Только спустишься туда,
Встретишь замки изо льда.
Чуть сойдешь отсюда вниз,
Разноцветности зажглись,
Смотрит чей-то светлый глаз,
Лунный камень и алмаз.
Там опал снежит, а тут
Расцветает
изумруд.
И услышишь в замках тех
Флейты, лютни, нежный смех.
И увидишь чьих-то ног
Там
хрустальный башмачок.
Льды, колонны, свет, снега,
Нежность, снежность, жемчуга.
Тонкий, узкий, длинный ход
В
этот светлый мир ведёт.
Но, чтоб знать туда пути,
Нужно бережно идти.
У чудищ
Я был в избушке
на курьих ножках.
Там всё как прежде. Сидит Яга.
Пищали мыши, и рылись в крошках.
Старуха злая была строга.
Но я был в шапке, был в невидимке.
Стянул у Старой две нитки бус.
Разгневал Ведьму, и скрылся в дымке.
И вот со смехом кручу свой ус.
Пойду, пожалуй, теперь к Кощею.
Найду для песен там жемчугов.
До самой пасти приближусь к Змею.
Узнаю тайны – и был таков.
Золотая рыбка
В замке был
весёлый бал,
Музыканты пели.
Ветерок в саду качал
Лёгкие качели.
В замке, в
сладостном бреду,
Пела, пела скрипка.
А в саду была в пруду
Золотая рыбка.
И кружились
под луной,
Точно вырезные,
Опьянённые весной,
Бабочки ночные.
Пруд качал в
себе звезду,
Гнулись травы гибко,
И мелькала там в пруду
Золотая рыбка.
Хоть не
видели её
Музыканты бала,
Но от рыбки, от неё,
Музыка звучала.
Чуть
настанет тишина,
Золотая рыбка
Промелькнёт, и вновь видна
Меж гостей улыбка.
Снова
скрипка зазвучит,
Песня раздаётся.
И в сердцах любовь журчит,
И весна смеётся.
Взор ко взору шепчет: «Жду!»
Так светло и зыбко,
Оттого что там в пруду –
Золотая рыбка.
Безглагольность
Есть в
русской природе усталая нежность,
Безмолвная боль затаённой печали,
Безвыходность горя, безгласность, безбрежность,
Холодная высь, уходящие дали.
Приди на
рассвете на склон косогора,-
Над зябкой рекою дымится прохлада,
Чернеет громада застывшего бора,
И сердцу так больно, и сердце не радо.
Недвижный
камыш. Не трепещет осока.
Глубокая тишь. Безглагольность покоя.
Луга убегают далёко-далёко.
Во всём утомленье – глухое, немое.
Войди на
закате, как в свежие волны,
В прохладную глушь деревенского сада,-
Деревья так сумрачно-странно-безмолвны,
И сердцу так грустно, и сердце не радо.
Как будто
душа о желанном просила,
И сделали ей незаслуженно больно.
И сердце простило, но сердце застыло,
И плачет, и плачет, и плачет невольно.
Меж подводных стеблей
Хорошо меж
подводных стеблей.
Бледный свет. Тишина. Глубина.
Мы заметим лишь тень кораблей.
И до нас не доходит волна.
Неподвижные
стебли глядят,
Неподвижные стебли растут.
Как спокоен зелёный их взгляд,
Как они бестревожно цветут.
Безглагольно глубокое дно.
Без шуршанья морская трава.
Мы любили, когда-то, давно,
Мы забыли земные слова.
Самоцветные
камни. Песок.
Молчаливые призраки рыб.
Мир страстей и страданий далёк.
Хорошо, что я в море погиб.
Россия
Есть слово – и оно едино.
Россия. Этот звук – свирель.
В нём воркованье голубино.
Я чую поле, в сердце хмель,
Позвавший птиц к весне апрель.
На иве распустились почки,
Берёза слабые листочки
Раскрыла
– больше снег не враг,
Трава взошла на каждой кочке,
Заизумрудился овраг.
Тоска ли в сердце медлит злая?
Гони. Свой дух утихомирь.
Вновь с нами ласточка живая,
Заморского отвергшись
края,
В родимую влюбилась ширь.
И сердце, ничего не зная,
Вновь знает нежно, как она,
Что луговая и лесная
Зовёт
к раскрытости весна.
От солнца – ласка властелина,
Весь мир – одно окно лучу.
Светла в предчувствии долина.
О чём томлюсь? Чего хочу?
Всегда родимого взыскую,
Люблю разбег родных полей,
Вхожу в прогалину лесную –
Нет в мире ничего милей.
Ручьи, луга, болота, склоны,
В кустах для зайца уголок.
В пастушью дудку вдунул звоны,
Качнув подснежник, ветерок.
Весенним дождиком омочен,
Весенним солнцем разогрет,
Мой край в покров весны одет,
Нерукотворно беспорочен.
Другого в мире счастья нет.
Родная картина
Стаи птиц.
Дороги лента.
Повалившийся плетень.
С отуманенного неба
Грустно смотрит тусклый день,
Ряд берёз, и
вид унылый
Придорожного столба.
Как под гнётом тяжкой скорби,
Покачнулася изба.
Полусвет и
полусумрак,-
И невольно рвёшься вдаль,
И невольно давит душу
Бесконечная печаль.
Я больше её не люблю
Я больше её
не люблю,
А сердце умрёт без любви.
Я больше её не люблю, –
И жизнь мою смертью зови.
Я – буря, я
– пропасть, я – ночь,
Кого обнимаю – гублю.
О, счастие вольности!.. Прочь!
Я больше тебя не люблю!
Люби
«Люби!»
– поют шуршащие берёзы,
Когда
на них серёжки расцвели.
«Люби!»
– поёт сирень в цветной пыли.
«Люби!
Люби!» – поют, пылая, розы.
Страшись
безлюбья. И беги угрозы
Бесстрастия.
Твой полдень вмиг – вдали.
Твою
зарю теченье зорь сожгли.
Люби
любовь. Люби огонь и грёзы.
Кто
не любил, не выполнил закон,
Которым в мире движутся созвездья,
Которым так прекрасен небосклон.
Он
в каждом часе слышит мёртвый звон.
Ему
никак не избежать возмездья.
Кто
любит, счастлив. Пусть хоть распят он.
Как я пишу
стихи
Рождается внезапная строка,
За ней встаёт немедленно другая,
Мелькает третья ей издалека,
Четвёртая смеётся, набегая.
И пятая, и после, и потом,
Откуда, сколько, я и сам не знаю,
Но я не размышляю над стихом
И, право, никогда – не сочиняю.