Александр
Блок
(1880 –
1934)
Летний вечер
Последние
лучи заката
Лежат на поле сжатой ржи.
Дремотой розовой объята
Трава некошеной межи.
Ни ветерка,
ни крика птицы,
Над рощей – красный диск луны,
И замирает песня жницы
Среди вечерней тишины.
Забудь
заботы и печали,
Умчись без цели на коне
В туман и в луговые дали,
Навстречу ночи и луне!
Зайчик
Маленькому
зайчику
На сырой ложбинке
Прежде глазки тешили
Белые цветочки…
Осенью
расплакались
Тонкие былинки,
Лапки наступают
На жёлтые листочки.
Хмурая,
дождливая
Наступила осень,
Всю капустку сняли,
Нечего украсть.
Бедный
зайчик прыгает
Возле мокрых сосен,
Страшно в лапы волку
Серому попасть…
Думает о
лете,
Прижимает уши,
На небо косится –
Неба не видать…
Только б
потеплее,
Только бы посуше…
Очень неприятно
По воде ступать!
Сны
И пора
уснуть, да жалко,
Не хочу уснуть!
Конь качается качалка,
На коня б скакнуть!
Луч
лампадки, как в тумане,
Раз-два, раз-два, раз!..
Идёт конница… а няня
Тянет свой рассказ…
Внемлю
сказке древней, древней
О богатырях,
О заморской, о царевне,
О царевне… ах…
Раз-два,
раз-два! Конник в латах
Трогает коня
И манúт и мчит куда-то
За собой меня…
За моря, за
океаны
Он манúт и мчит,
В дымно-синие туманы,
Где царевна спит…
Спит в
хрустальной, спит в кроватке
Долгих сто ночей,
И зелёный свет лампадки
Светит в очи ей…
Под парчами, под лучами
Слышно ей сквозь сны,
Как звенят и бьют мечами
О хрусталь стены…
С кем там
бьётся конник гневный,
Бьётся семь ночей?
На седьмую – над царевной
Светлый круг лучей…
И сквозь дрёмные покровы
Стелятся лучи,
О тюремные засовы
Звякают ключи…
Сладко
дремлется в кроватке.
Дремлешь? – Внемлю… сплю.
Луч зелёный, луч лампадки,
Я тебя люблю!
Лениво и тяжко плывут облака…
Лениво и
тяжко плывут облака
По синему зною небес.
Дорога моя тяжела, далека,
В недвижном томлении лес.
Мой конь
утомился, храпит подо мной,
Когда-то родимый приют?..
А там, далеко, из-за чащи лесной
Какую-то песню поют.
И
кажется: если бы голос молчал,
Мне было бы трудно дышать,
И конь бы, храпя, на дороге упал,
И я бы не мог доскакать!
Лениво и
тяжко плывут облака,
И лес истомлённый вокруг.
Дорога моя тяжела, далека,
Но песня – мой спутник и друг.
Ворона
Вот ворона
на крыше покатой
Так с зимы и осталась лохматой…
А уж в
воздухе – вешние звоны,
Даже дух занялся у вороны…
Вдруг
запрыгала вбок глупым скоком,
Вниз на землю глядит она боком:
Что белеет
под нежною травкой?
Вон желтеют под серою лавкой
Прошлогодние
мокрые стружки…
Это всё у вороны – игрушки,
И уж так-то
ворона довольна,
Что весна, и дышать ей привольно!..
Ветхая избушка
Ветхая избушка
Вся в снегу стоит.
Бабушка-старушка
Из
окна глядит.
Внукам-шалунишкам
По
колено снег.
Весел ребятишкам
Быстрых санок бег…
Бегают, смеются,
Лепят снежный дом,
Звонко раздаются
Голоса кругом…
В снежном доме будет
Резвая игра…
Пальчики застудят, –
По домам пора!
Завтра выпьют чаю,
Глянут из окна –
Ан уж дом растаял,
На дворе – весна!
На лугу
Леса вдали виднее,
Синее небеса,
Заметней и чернее
На
пашне полоса,
И детские звончее
Над лугом голоса.
Весна идёт сторонкой,
Да где ж она сама?
Чу, слышен голос звонкий,
Не это ли весна?
Нет, это звонко, тонко
В
ручье журчит волна.
Вербочки
Мальчики да
девочки
Свечечки да вербочки
Понесли домой.
Огонёчки теплятся,
Прохожие крестятся,
И пахнет весной.
Ветерок удаленький,
Дождик, дождик маленький,
Не задуй огня.
В воскресенье вербное
Завтра встану первая
Для святого дня.
Земное сердце стынет вновь
Земное
сердце стынет вновь,
Но стужу я встречаю грудью.
Храню я к людям на безлюдьи
Неразделённую любовь.
Но за
любовью – зреет гнев,
Растёт презренье и желанье
Читать в глазах мужей и дев
Печать забвенья иль избранья.
Пускай
зовут: Забудь, поэт!
Вернись в красивые уюты!
Нет! Лучше сгинуть в стуже лютой!
Уюта – нет. Покоя – нет.
Из цикла «Стихи о Прекрасной Даме»
Ветер принёс издалека
Ветер принёс
издалёка
Песни весенней намёк,
Где-то светло и глубоко
Неба открылся клочок.
В этой
бездонной лазури,
В сумерках близкой весны
Плакали зимние бури,
Реяли звёздные сны.
Робко, темно
и глубоко
Плакали струны мои.
Ветер принёс издалёка
Звучные песни твои.
29 января 1901 года
***
Белой ночью месяц красный
Выплывает в синеве.
Бродит призрачно-прекрасный,
Отражается в Неве.
Мне
провидится и снится
Исполненье тайных дум.
В вас ли доброе таится,
Красный месяц, тихий шум?
22 мая 1901
***
Нет конца лесным тропинкам.
Только встретить до звезды
Чуть заметные следы…
Внемлет слух лесным былинкам.
Всюду ясная
молва
Об утраченных и близких…
По верхушкам ёлок низких
Перелётные слова…
Не замечу ль
по былинкам
Потаённого следа…
Вот она – зажглась звезда!
Нет конца лесным тропинкам.
2 сентября 1901, Церковный лес
Там, в ночной завывающей стуже
Там, в
ночной завывающей стуже,
В поле звёзд отыскал я кольцо.
Вот лицо возникает из кружев,
Возникает из кружев лицо.
Вот плывут её вьюжные трели,
Звёзды светлые шлейфом влача,
И взлетающий бубен метели,
Бубенцами призывно бренча.
С лёгким треском рассыпался веер, –
Ах, что значит – не пить и не есть!
Но в глазах, обращённых на север,
Мне холодному – жгучая весть…
И над мигом свивая покровы,
Вся окутана звёздами вьюг,
Уплываешь ты в сумрак снеговый,
Мой от века загаданный друг.
На поле
Куликовом
Часть 1
Река
раскинулась. Течёт, грустит лениво
И моет берега.
Над скудной глиной жёлтого обрыва
В степи грустят стога.
О, Русь моя!
Жена моя! До боли
Нам ясен долгий путь!
Наш путь – стрелой татарской древней воли
Пронзил нам грудь.
Наш путь –
степной, наш путь – в тоске безбрежной –
В твоей тоске, о, Русь!
И даже мглы – ночной и зарубежной –
Я не боюсь.
Пусть ночь.
Домчимся. Озарим кострами
Степную даль.
В степном дыму блеснёт святое знамя
И ханской сабли сталь…
И вечный
бой! Покой нам только снится
Сквозь кровь и пыль…
Летит, летит степная кобылица
И мнёт ковыль…
И нет конца!
Мелькают вёрсты, кручи…
Останови!
Идут, идут испуганные тучи,
Закат в крови!
Закат в
крови! Из сердца кровь струится!
Плачь, сердце, плачь…
Покоя нет! Степная кобылица
Несётся вскачь!
Часть 2
Мы,
сам-друг, над степью в полночь стали:
Не вернуться, не взглянуть назад.
За Непрядвой лебеди кричали,
И опять, опять они кричат…
На пути –
горючий белый камень.
За рекой – поганая орда.
Светлый стяг над нашими полками
Не взыграет больше никогда.
И, к земле
склонившись головою,
Говорит мне друг: «Остри свой меч,
Чтоб недаром биться с татарвою,
За святое дело мёртвым лечь!»
Я – не
первый воин, не последний,
Долго будет родина больна.
Помяни ж за раннею обедней
Мила друга, светлая жена!
Часть 3
В ночь,
когда Мамай залёг с ордою
Степи и мосты,
В тёмном поле были мы с Тобою, –
Разве знала Ты?
Перед Доном
тёмным и зловещим,
Средь ночных полей,
Слышал я Твой голос сердцем вещим
В криках лебедей.
С полунóчи тучей возносилась
Княжеская рать,
И вдали, вдали о стремя билась,
Голосила мать.
И, чертя
круги, ночные птицы
Реяли вдали.
А над Русью тихие зарницы
Князя стерегли.
Орлий клёкот
над татарским станом
Угрожал бедой,
А Непрядва убралась туманом,
Что княжна фатой.
И с туманом над Непрядвой спящей,
Прямо на меня
Ты сошла, в одежде свет струящей,
Не спугнув коня.
Серебром
волны блеснула другу
На стальном мече,
Освежила пыльную кольчугу
На моём плече.
И когда,
наутро, тучей чёрной
Двинулась орда,
Был в щите Твой лик нерукотворный
Светел навсегда.
Часть 4
Опять с
вековою тоскою
Пригнулись к земле ковыли.
Опять за туманной рекою
Ты кличешь меня издали…
Умчались,
пропали без вести
Степных кобылиц табуны,
Развязаны дикие страсти
Под игом ущербной луны.
И я с
вековою тоскою,
Как волк под ущербной луной,
Не знаю, что делать с собою,
Куда мне лететь за тобой!
Я слушаю
рокоты сечи
И трубные крики татар,
Я вижу над Русью далече
Широкий и тихий пожар.
Объятый
тоскою могучей,
Я рыщу на белом коне…
Встречаются вольные тучи
Во мглистой ночной вышине.
Вздымаются
светлые мысли
В растерзанном сердце моём,
И падают светлые мысли,
Сожжённые тёмным огнём…
«Явись, моё
дивное диво!
Быть светлым меня научи!»
Вздымается конская грива…
За ветром взывают мечи…
Часть 5
Опять над
полем Куликовым
Взошла и расточилась мгла,
И, словно облаком суровым,
Грядущий день заволокла.
За тишиною
непробудной,
За разливающейся мглой
Не слышно грома битвы чудной,
Не видно молньи боевой.
Но узнаю
тебя, начало
Высоких и мятежных дней!
Над вражьим станом, как бывало,
И плеск и трубы лебедей.
Не может сердце
жить покоем,
Недаром тучи собрались.
Доспех тяжел, как перед боем.
Теперь твой час настал. – Молись!
Скифы
Мильоны
– вас. Нас – тьмы, и тьмы, и тьмы.
Попробуйте, сразитесь с нами!
Да, скифы – мы! Да, азиаты – мы,
С раскосыми и жадными очами!
Для вас –
века, для нас – единый час.
Мы, как послушные холопы,
Держали щит меж двух враждебных рас
Монголов и Европы!
Века, века
ваш старый горн ковал
И заглушал грома, лавины,
И дикой сказкой был для вас провал
И Лиссабона, и Мессины!
Вы сотни лет
глядели на Восток
Копя и плавя наши перлы,
И вы, глумясь, считали только срок,
Когда наставить пушек жерла!
Вот – срок
настал. Крылами бьёт беда,
И каждый день обиды множит,
И день придёт – не будет и следа
От ваших Пестумов, быть может!
О, старый
мир! Пока ты не погиб,
Пока томишься мукой сладкой,
Остановись, премудрый, как Эдип,
Пред Сфинксом с древнею загадкой!
Россия –
Сфинкс. Ликуя и скорбя,
И обливаясь чёрной кровью,
Она глядит, глядит, глядит в тебя
И с ненавистью, и с любовью!…
Да, так
любить, как любит наша кровь,
Никто из вас давно не любит!
Забыли вы,
что в мире есть любовь,
Которая и жжёт, и губит!
Мы любим всё
– и жар холодных числ,
И дар божественных видений,
Нам внятно всё – и острый галльский смысл,
И сумрачный германский гений…
Мы помним
всё – парижских улиц ад,
И венецьянские прохлады,
Лимонных рощ далёкий аромат,
И Кёльна дымные громады…
Мы любим
плоть – и вкус её, и цвет,
И душный, смертный плоти запах…
Виновны ль мы, коль хрустнет ваш скелет
В тяжёлых, нежных наших лапах?
Привыкли мы,
хватая под уздцы
Играющих коней ретивых,
Ломать коням тяжёлые крестцы,
И усмирять рабынь строптивых…
Придите к
нам! От ужасов войны
Придите в мирные обьятья!
Пока не поздно – старый меч в ножны,
Товарищи! Мы станем – братья!
А если нет –
нам нечего терять,
И нам доступно вероломство!
Века, века вас будет проклинать
Больное позднее потомство!
Мы широко по
дебрям и лесам
Перед Европою пригожей
Расступимся! Мы обернёмся к вам
Своею азиатской рожей!
Идите все,
идите на Урал!
Мы очищаем место бою
Стальных машин, где дышит интеграл,
С монгольской дикою ордою!
Но сами мы –
отныне вам не щит,
Отныне в бой не вступим сами,
Мы поглядим, как смертный бой кипит,
Своими узкими глазами.
Не
сдвинемся, когда свирепый гунн
В карманах трупов будет шарить,
Жечь города, и в церковь гнать табун,
И мясо белых братьев жарить!…
В последний
раз – опомнись, старый мир!
На братский пир труда и мира,
В последний раз на светлый братский пир
Сзывает варварская лира!
Русь
Ты и во сне
необычайна.
Твоей одежды не коснусь.
Дремлю – и за дремотой тайна,
И в тайне – ты почиешь, Русь.
Русь,
опоясана реками
И дебрями окружена,
С болотами и журавлями,
И с мутным взором колдуна,
Где
разноликие народы
Из края в край, из дола в дол
Ведут ночные хороводы
Под заревом горящих сёл.
Где ведуны с
ворожеями
Чаруют злаки на полях
И ведьмы тешатся с чертями
В дорожных снеговых столбах.
Где буйно
заметает вьюга
До крыши – утлое жильё,
И девушка на злого друга
Под снегом точит лезвеё.
Где все пути
и все распутья
Живой клюкой измождены,
И вихрь, свистящий в голых прутьях,
Поёт преданья старины…
Так – я
узнал в моей дремоте
Страны родимой нищету,
И в лоскутах её лохмотий
Души скрываю наготу.
Тропу
печальную, ночную
Я до погоста протоптал,
И там, на кладбище ночуя,
Подолгу песни распевал.
И сам не
понял, не измерил,
Кому я песни посвятил,
В какого бога страстно верил,
Какую девушку любил.
Живую душу
укачала,
Русь, на своих просторах ты,
И вот – она не запятнала
Первоначальной чистоты.
Дремлю – и
за дремотой тайна,
И в тайне почивает Русь.
Она и в снах необычайна,
Её одежды не коснусь.
Россия
Опять, как в
годы золотые,
Три стёртых треплются шлеи,
И вязнут спицы расписные
В расхлябанные колеи…
Россия,
нищая Россия,
Мне избы серые твои,
Твои мне песни ветровые,-
Как слёзы первые любви!
Тебя жалеть
я не умею
И крест свой бережно несу…
Какому хочешь чародею
Отдай разбойную красу!
Пускай
заманит и обманет,-
Не пропадёшь, не сгинешь ты,
И лишь забота затуманит
Твои прекрасные черты…
Ну что ж?
Одной заботой боле –
Одной слезой река шумней
А ты вс– та же — лес, да
поле,
Да плат узорный до бровей…
И невозможное возможно,
Дорога долгая легка,
Когда блеснёт в дали дорожной
Мгновенный взор из-под платка,
Когда звенит тоской острожной
Глухая песня ямщика!..
На
железной дороге
Марии
Павловне Ивановой
Под насыпью,
во рву некошенном,
Лежит и смотрит, как живая,
В цветном платке, на косы брошенном,
Красивая и молодая.
Бывало, шла
походкой чинною
На шум и свист за ближним лесом.
Всю обойдя платформу длинную,
Ждала, волнуясь, под навесом.
Три ярких
глаза набегающих –
Нежней румянец, круче локон:
Быть может, кто из проезжающих
Посмотрит пристальней из окон…
Вагоны шли
привычной линией,
Подрагивали и скрипели;
Молчали жёлтые и синие;
В зелёных плакали и пели.
Вставали
сонные за стёклами
И обводили ровным взглядом
Платформу, сад с кустами блёклыми,
Её, жандарма с нею рядом…
Лишь раз
гусар, рукой небрежною
Облокотясь на бархат алый,
Скользнул по ней улыбкой нежною,
Скользнул – и поезд в даль умчало.
Так мчалась
юность бесполезная,
В пустых мечтах изнемогая…
Тоска дорожная, железная
Свистела, сердце разрывая…
Да что –
давно уж сердце вынуто!
Так много отдано поклонов,
Так много жадных взоров кинуто
В пустынные глаза вагонов…
Не подходите
к ней с вопросами,
Вам все равно, а ей – довольно:
Любовью, грязью иль колёсами
Она раздавлена – всё больно.
Незнакомка
По вечерам над
ресторанами
Горячий воздух дик и глух,
И правит окриками пьяными
Весенний и тлетворный дух.
Вдали над
пылью переулочной,
Над скукой загородных дач,
Чуть золотится крендель булочной,
И раздаётся детский плач.
И каждый
вечер, за шлагбаумами,
Заламывая котелки,
Среди канав гуляют с дамами
Испытанные остряки.
Над озером
скрипят уключины
И раздается женский визг,
А в небе, ко всему приученный
Бессмысленно кривится диск.
И каждый
вечер друг единственный
В моём стакане отражён
И влагой терпкой и таинственной
Как я, смирен и оглушён.
А рядом у
соседних столиков
Лакеи сонные торчат,
И пьяницы с глазами кроликов
«In vino veritas!»* кричат.
И каждый
вечер, в час назначенный
(Иль это только снится мне?),
Девичий стан, шелками схваченный,
В туманном движется окне.
И медленно,
пройдя меж пьяными,
Всегда без спутников, одна
Дыша духами и туманами,
Она садится у окна.
И веют
древними поверьями
Её упругие шелка,
И шляпа с траурными перьями,
И в кольцах узкая рука.
И странной
близостью закованный,
Смотрю за тёмную вуаль,
И вижу берег очарованный
И очарованную даль.
Глухие тайны
мне поручены,
Мне чьё-то солнце вручено,
_________________________________
* In vino veritas!
– Истина – в вине!
И все души
моей излучины
Пронзило терпкое вино.
И перья
страуса склонённые
В моём качаются мозгу,
И очи синие бездонные
Цветут на дальнем берегу.
В моей душе
лежит сокровище,
И ключ поручен только мне!
Ты право, пьяное чудовище!
Я знаю: истина в вине.
Ночь, улица, фонарь, аптека
Ночь, улица,
фонарь, аптека,
Бессмысленный и тусклый свет.
Живи ещё хоть четверть века –
Всё будет так. Исхода нет.
Умрёшь –
начнёшь опять сначала
И повторится всё, как встарь:
Ночь, ледяная рябь канала,
Аптека, улица, фонарь.
Девушка пела в церковном хоре
Девушка пела
в церковном хоре
О всех усталых в чужом краю,
О всех кораблях, ушедших в море,
О всех, забывших радость свою.
Так пел её
голос, летящий в купол,
И луч сиял на белом плече,
И каждый из мрака смотрел и слушал,
Как белое платье пело в луче.
И всем
казалось, что радость будет,
Что в тихой заводи все корабли,
Что на чужбине усталые люди
Светлую жизнь себе обрели.
И голос был
сладок, и луч был тонок,
И только высоко, у Царских Врат,
Причастный Тайнам,– плакал ребёнок
О том, что никто не придёт назад.
О доблестях, о подвиге, о славе
О доблестях,
о подвигах, о славе
Я забывал на горестной земле,
Когда твоё лицо в простой оправе
Перед мной сияло на столе.
Но час
настал, и ты ушла из дому.
Я бросил в ночь заветное кольцо.
Ты отдала свою судьбу другому,
И я забыл прекрасное лицо.
Летели дни,
крутясь проклятым роем…
Вино и страсть терзали жизнь мою…
И вспомнил я тебя пред аналоем,
И звал тебя, как молодость свою…
Я звал тебя,
но ты не оглянулась,
Я слёзы лил, но ты не снизошла.
Ты в синий плащ печально завернулась,
В сырую ночь ты из дому ушла.
Не знаю, где
приют твоей гордыне
Ты, милая, ты, нежная, нашла…
Я крепко сплю, мне снится плащ твой синий,
В котором ты в сырую ночь ушла…
Уж не
мечтать о нежности, о славе,
Всё миновалось, молодость прошла!
Твоё лицо в его простой оправе
Своей рукой убрал я со стола.
О, весна без конца и без краю
О, весна без
конца и без краю –
Без конца и без краю мечта!
Узнаю тебя, жизнь! Принимаю!
И приветствую звоном щита!
Принимаю
тебя, неудача,
И удача, тебе мой привет!
В заколдованной области плача,
В тайне смеха – позорного нет!
Принимаю
бессонные споры,
Утро в завесах тёмных окна,
Чтоб мои воспалённые взоры
Раздражала, пьянила весна!
Принимаю
пустынные веси!
И колодцы земных городов!
Осветлённый простор поднебесий
И томления рабьих трудов!
И встречаю
тебя у порога –
С буйным ветром в змеиных кудрях,
С неразгаданным именем бога
На холодных и сжатых губах…
Перед этой
враждующей встречей
Никогда я не брошу щита…
Никогда не откроешь ты плечи…
Но над нами – хмельная мечта!
И смотрю, и
вражду измеряю,
Ненавидя, кляня и любя:
За мученья, за гибель – я знаю –
Всё равно: принимаю тебя!
Фабрика
В соседнем
доме окна жолты.
По вечерам – по вечерам
Скрипят задумчивые болты,
Подходят люди к воротам.
И глухо
заперты ворота,
А на стене – а на стене
Недвижный кто-то, чёрный кто-то
Людей считает в тишине.
Я слышу всё
с моей вершины:
Он медным голосом зовёт
Согнуть измученные спины
Внизу собравшийся народ.
Они войдут и
разбредутся,
Навалят на спины кули.
И в жёлтых окнах засмеются,
Что этих нищих провели.
Соловьиный сад
1
Я ломаю
слоистые скалы
В час отлива на илистом дне,
И таскает осёл мой усталый
Их куски на мохнатой спине.
Донесём до
железной дороги,
Сложим в кучу,– и к морю опять
Нас ведут волосатые ноги,
И осёл начинает кричать.
И кричит, и
трубит он, – отрадно,
Что идёт налегке хоть назад.
А у самой дороги – прохладный
И тенистый раскинулся сад.
По ограде
высокой и длинной
Лишних роз к нам свисают цветы.
Не смолкает напев соловьиный,
Что-то шепчут ручьи и листы.
Крик осла моего раздаётся
Каждый раз у садовых ворот,
А в саду кто-то тихо смеётся,
И потом – отойдёт и поёт.
И, вникая в
напев беспокойный,
Я гляжу, понукая осла,
Как на берег скалистый и знойный
Опускается синяя мгла.
2
Знойный день
догорает бесследно,
Сумрак ночи ползёт сквозь кусты;
И осёл удивляется, бедный:
«Что, хозяин, раздумался ты?»
Или разум от
зноя мутится,
Замечтался ли в сумраке я?
Только всё неотступнее снится
Жизнь другая – моя, не моя…
И чего в этой хижине тесной
Я, бедняк обездоленный, жду,
Повторяя напев неизвестный,
В соловьином звенящий саду?
Не доносятся
жизни проклятья
В этот сад, обнесённый стеной,
В синем сумраке белое платье
За решёткой мелькает резной.
Каждый вечер
в закатном тумане
Прохожу мимо этих ворот,
И она меня, лёгкая, манит
И круженьем, и пеньем зовёт.
И в
призывном круженье и пенье
Я забытое что-то ловлю,
И любить начинаю томленье,
Недоступность ограды люблю.
3
Отдыхает осёл утомлённый,
Брошен лом на песке под скалой,
А хозяин блуждает влюблённый
За ночною, за знойною мглой.
И знакомый,
пустой, каменистый,
Но сегодня – таинственный путь
Вновь приводит к ограде тенистой,
Убегающей в синюю муть.
И томление
всё безысходней,
И идут за часами часы,
И колючие розы сегодня
Опустились под тягой росы.
Наказанье ли
ждёт, иль награда,
Если я уклонюсь от пути?
Как бы в дверь соловьиного сада
Постучаться, и можно ль войти?
А уж прошлое
кажется странным,
И руке не вернуться к труду:
Сердце знает, что гостем желанным
Буду я в соловьином саду…
4
Правду
сердце моё говорило,
И ограда была не страшна.
Не стучал я – сама отворила
Неприступные двери она.
Вдоль
прохладной дороги, меж лилий,
Однозвучно запели ручьи,
Сладкой песнью меня оглушили,
Взяли душу мою соловьи.
Чуждый край
незнакомого счастья
Мне открыли объятия те,
И звенели, спадая, запястья
Громче, чем в моей нищей мечте.
Опьянённый
вином золотистым,
Золотым опалённый огнём,
Я забыл о пути каменистом,
О товарище бедном моём.
5
Пусть укрыла
от дольнего горя
Утонувшая в розах стена,-
Заглушить рокотание моря
Соловьиная песнь не вольна!
И вступившая
в пенье тревога
Рокот волн до меня донесла…
Вдруг – виденье: большая дорога
И усталая поступь осла…
И во мгле
благовонной и знойной
Обвиваясь горячей рукой,
Повторяет она беспокойно:
«Что с тобою, возлюбленный мой?»
Но, вперяясь
во мглу сиротливо,
Надышаться блаженством спеша,
Отдалённого шума прилива
Уж не может не слышать душа.
6
Я проснулся
на мглистом рассвете
Неизвестно которого дня.
Спит она, улыбаясь, как дети,-
Ей пригрезился сон про меня.
Как под
утренним сумраком чарым
Лик, прозрачный от страсти, красив!…
По далёким и мерным ударам
Я узнал, что подходит прилив.
Я окно
распахнул голубое,
И почудилось, будто возник
За далёким рычаньем прибоя
Призывающий жалобный крик.
Крик осла был протяжен и долог,
Проникал в мою душу, как стон,
И тихонько задёрнул я полог,
Чтоб продлить очарованный сон.
И, спускаясь
по камням ограды,
Я нарушил цветов забытьё.
Их шипы, точно руки из сада,
Уцепились за платье моё.
7
Путь
знакомый и прежде недлинный
В это утро кремнист и тяжёл.
Я вступаю на берег пустынный,
Где остался мой дом и осёл.
Или я
заблудился в тумане?
Или кто-нибудь шутит со мной?
Нет, я помню камней очертанье,
Тощий куст и скалу над водой…
Где же дом?
– И скользящей ногою
Спотыкаюсь о брошенный лом,
Тяжкий, ржавый, под чёрной скалою
Затянувшийся мокрым песком…
Размахнувшись
движеньем знакомым
(Или всё ещё это во сне?),
Я ударил заржавленным ломом
По слоистому камню на дне…
И оттуда,
где серые спруты
Покачнулись в лазурной щели,
Закарабкался краб всполохнутый
И присел на песчаной мели.
Я
подвинулся,– он приподнялся,
Широко разевая клешни,
Но сейчас же с другим повстречался,
Подрались и пропали они…
А с
тропинки, протоптанной мною,
Там, где хижина прежде была,
Стал спускаться рабочий с киркою,
Погоняя чужого осла.
Равенна
Всё, что минутно, всё, что бренно,
Похоронила ты в веках.
Ты, как младенец, спишь, Равенна,
У сонной вечности в руках.
Рабы сквозь
римские ворота
Уже не ввозят мозаик.
И догорает позолота
В стенах прохладных базилик.
От медленных
лобзаний влаги
Нежнее грубый свод гробниц,
Где зеленеют саркофаги
Святых монахов и цариц.
Безмолвны
гробовые залы,
Тенист и хладен их порог,
Чтоб чёрный взор блаженной Галлы,
Проснувшись, камня не прожёг.
Военной
брани и обиды
Забыт и стёрт кровавый след,
Чтобы воскресший глас Плакиды
Не пел страстей протекших лет.
Далёко
отступило море,
И розы оцепили вал,
Чтоб спящий в гробе Теодорих
О буре жизни не мечтал.
А
виноградные пустыни,
Дома и люди – всё гроба.
Лишь медь торжественной латыни
Поёт на плитах, как труба.
Лишь в
пристальном и тихом взоре
Равеннских девушек, порой,
Печаль о невозвратном море
Проходит робкой чередой.
Лишь по
ночам, склонясь к долинам,
Ведя векам грядущим счёт,
Тень Данта с профилем орлиным
О Новой Жизни мне поёт.
Осенний день
Идём по
жнивью, не спеша,
С тобою, друг мой скромный,
И изливается душа,
Как в сельской церкви тёмной.
Осенний день
высок и тих,
Лишь слышно – ворон глухо
Зовёт товарищей своих,
Да кашляет старуха.
Овин
расстелет низкий дым,
И долго под овином
Мы взором пристальным следим
За лётом журавлиным…
Летят, летят
косым углом,
Вожак звенит и плачет…
О чём звенит, о чём, о чём?
Что плач осенний значит?
И низких
нищих деревень
Не счесть, не смерить оком,
И светит в потемневший день
Костёр в лугу далёком…
О, нищая моя
страна,
Что ты для сердца значишь?
О, бедная моя жена,
О чём ты горько плачешь?
Да. Так диктует
вдохновенье
Да. Так диктует вдохновенье:
Моя свободная мечта
Всё
льнёт туда, где униженье,
Где грязь, и мрак, и нищета.
Туда, туда, смиренней, ниже, –
Оттуда зримей мир иной…
Ты видел ли детей в Париже,
Иль нищих на мосту зимой?
На непроглядный ужас жизни
Открой
скорей, открой глаза,
Пока великая гроза
Всё не смела в твоей отчизне, –
Дай гневу правому созреть,
Приготовляй к работе руки…
Не можешь – дай тоске и скуке
В тебе копиться и гореть…
Но только – лживой жизни этой
Румяна жирные сотри,
Как боязливый крот, от света
Заройся в землю – там замри,
Всю жизнь жестоко ненавидя
И презирая этот свет,
Пускай грядущего не видя, –
Дням настоящим молвив: нет!
Утро в Москве
Упоительно
встать в ранний час,
Лёгкий след на песке увидать.
Упоительно вспомнить тебя,
Что со мною ты, прелесть моя.
Я люблю
тебя, панна моя,
Беззаботная юность моя,
И прозрачная нежность Кремля
В это утро – как прелесть твоя.
Двенадцать
Поэма
1
Чёрный
вечер.
Белый снег.
Ветер, ветер!
На ногах не стоит человек.
Ветер, ветер –
На всём божьем свете!
Завивает ветер
Белый снежок.
Под снежком – ледок.
Скользко, тяжко,
Всякий ходок
Скользит – ах, бедняжка!
От здания к
зданию
Протянут канат.
На канате – плакат:
«Вся власть Учредительному Собранию!»
Старушка убивается – плачет,
Никак не поймёт, что значит,
На что такой плакат,
Такой огромный лоскут?
Сколько бы вышло портянок для ребят,
А всякий – раздет, разут…
Старушка,
как курица,
Кой-как перемотнулась через
сугроб.
– Ох, Матушка-Заступница!
– Ох, большевики загонят в гроб!
Ветер
хлёсткий!
Не отстаёт и мороз!
И буржуй на перекрёстке
В воротник упрятал нос.
А это кто?–
Длинные волосы
И говорит в полголоса:
– Предатели!
– Погибла Россия!
Должно быть, писатель –
Вития…
А вон и
долгополый –
Стороночкой и за сугроб…
Что нынче не весёлый,
Товарищ поп?
Помнишь, как
бывало
Брюхом шёл вперёд,
И крестом сияло
Брюхо на народ?
Вон барыня в
каракуле
К другой подвернулась:
– Уж мы плакали, плакали…
Поскользнулась
И – бац – растянулась!
Ай, ай!
Тяни, подымай!
Ветер
весёлый.
И зол и рад.
Крутит
подолы,
Прохожих косит.
Рвёт, мнёт и носит
Большой плакат:
«Вся власть Учредительному Собранию!»
И слова доносит:
…И у нас
было собрание…
…Вот в этом здании…
…Обсудили –
Постановили:
На время – десять, на ночь – двадцать пять…
…И меньше ни с кого не брать…
…Пойдём спать…
Поздний
вечер.
Пустеет улица.
Один бродяга
Сутулится,
Да свищет ветер…
Эй, бедняга!
Подходи –
Поцелуемся…
Хлеба!
Что впереди?
Проходи!
Чёрное, чёрное
небо.
Злоба, грустная
злоба
Кипит в груди…
Чёрная злоба, святая злоба…
Товарищ!
Гляди
В оба!
2
Гуляет
ветер, порхает снег.
Идут двенадцать человек.
Винтовок
чёрные ремни
Кругом – огни, огни, огни…
В зубах
цигарка, примят картуз,
На спину надо бубновый туз!
Свобода,
свобода,
Эх, эх, без креста!
Тра-та-та!
Холодно,
товарищи, холодно!
– А Ванька с
Катькой в кабаке…
– У ей керенки есть в чулке!
– Ванюшка
сам теперь богат…
– Был Ванька наш, а стал солдат!
– Ну,
Ванька, сукин сын, буржуй,
Мою, попробуй, поцелуй!
Свобода,
свобода,
Эх, эх, без креста!
Катька с Ванькой занята –
Чем, чем занята?..
Тра-та-та!
Кругом –
огни, огни, огни…
Оплечь – ружейные ремни…
Революционный
держите шаг!
Неугомонный не дремлет враг!
Товарищ, винтовку держи, не трусь!
Пальнём-ка пулей в Святую Русь –
В кондовую,
В избяную,
В толстозадую!
Эх, эх, без креста!
3
Как пошли
наши ребята
В Красной Армии служить –
В Красной Армии служить –
Буйну голову сложить!
Эх ты, горе-горькое,
Сладкое житьё!
Рваное пальтишко,
Австрийское ружьё!
Мы на горе
всем буржуям
Мировой пожар раздуем,
Мировой пожар в крови –
Господи благослови!
4
Снег крутит,
лихач кричит,
Ванька с Катькою летит –
Елекстрический фонарик
На оглобельках…
Ах, ах, пади!
Он в
шинелишке солдатской
С физиономией дурацкой
Крутит, крутит чёрный ус,
Да покручивает,
Да пошучивает…
Вот так
Ванька – он плечист!
Вот так Ванька – он речист!
Катьку-дуру обнимает,
Заговаривает…
Запрокинулась
лицом,
Зубки блещут жемчугом…
Ах ты, Катя, моя Катя,
Толстоморденькая…
5
У тебя на
шее, Катя,
Шрам не зажил от ножа.
У тебя под грудью, Катя,
Та царапина свежа!
Эх, эх,
попляши!
Больно ножки хороши!
В кружевном
белье ходила –
Походи-ка, походи!
С офицерами блудила –
Поблуди-ка, поблуди!
Эх, эх,
поблуди!
Сердце ёкнуло в груди!
Помнишь,
Катя, офицера –
Не ушёл он от ножа…
Аль не вспомнила, холера?
Али память не свежа?
Эх, эх,
освежи,
Спать с собою положи!
Гетры серые
носила,
Шоколад Миньон жрала.
С юнкерьём гулять ходила –
С солдатьём теперь пошла?
Эх, эх,
согреши!
Будет легче для души!
6
…Опять
навстречу несётся вскач,
Летит, вопит, орёт лихач…
Стой, стой!
Андрюха, помогай!
Петруха, сзаду забегай!..
Трах-тарарах-тах-тах-тах-тах!
Вскрутился к небу снежный прах!..
Лихач – и с
Ванькой – наутёк…
Ещё разок! Взводи курок!..
Трах-тарарах!
Ты будешь знать,
. . . . . . . . . . . . . . .
Как с девочкой чужой гулять!..
Утёк, подлец! Ужо, постой,
Расправлюсь завтра я с тобой!
А Катька
где? – Мертва, мертва!
Простреленная голова!
Что, Катька,
рада?– Ни гу-гу…
Лежи ты, падаль, на снегу!
Революционный
держите шаг!
Неугомонный не дремлет враг!
7
И опять идут
двенадцать,
За плечами – ружьеца.
Лишь у бедного убийцы
Не видать совсем лица…
Всё быстрее
и быстрее
Уторапливает шаг.
Замотал платок на шее –
Не оправится никак…
– Что,
товарищ, ты не весел?
– Что, дружок, оторопел?
– Что, Петруха, нос повесил,
Или Катьку пожалел?
– Ох,
товарищи, родные,
Эту девку я любил…
Ночки чёрные, хмельные
С этой девкой проводил…
– Из-за
удали бедовой
В огневых её очах,
Из-за родинки пунцовой
Возле правого плеча,
Загубил я, бестолковый,
Загубил я сгоряча… ах!
– Ишь, стервец, завёл шарманку,
Что ты, Петька, баба, что ль?
– Верно душу наизнанку
Вздумал вывернуть? Изволь!
– Поддержи свою осанку!
– Над собой держи контроль!
– Не такое
нынче время,
Что бы нянчиться с тобой!
Потяжеле будет бремя
Нам, товарищ дорогой!
И Петруха
замедляет
Торопливые шаги…
Он головку вскидавает,
Он опять повеселел…
Эх, эх!
Позабавиться не грех!
Запирайти
етажи,
Нынче будут грабежи!
Отмыкайте
погреба –
Гуляет нынче голытьба!
8
Ох ты
горе-горькое!
Скука скучная,
Смертная!
Ужь я
времячко
Проведу, проведу…
Ужь я
темячко
Почешу, почешу…
Ужь я
семячки
Полущу, полущу…
Ужь я
ножичком
Полосну, полосну!..
Ты лети,
буржуй, воронышком!
Выпью кровушку
За зазнобушку,
Чернобровушку…
Упокойся,
господи, душу рабы твоея…
Скучно!
9
Не слышно
шуму городского,
Над невской башней тишина,
И больше нет городового –
Гуляй, ребята, без вина!
Стоит буржуй
на перекрёстке
И в воротник упрятал нос.
А рядом жмётся шерстью жёсткой
Поджавший хвост паршивый пёс.
Стоит
буржуй, как пёс голодный,
Стоит безмолвный, как вопрос.
И старый мир, как пёс безродный,
Стоит за ним, поджавши хвост.
10
Разыгралась чтой-то вьюга,
Ой, вьюга, ой, вьюга!
Не видать совсем друг друга
За четыре за шага!
Снег
воронкой завился,
Снег столбушкой поднялся…
– Ох, пурга какая, спасе!
– Петька! Эй, не завирайся!
От чего тебя упас
Золотой иконостас?
Бессознательный ты, право,
Рассуди, подумай здраво –
Али руки не в крови
Из-за Катькиной любви?
– Шаг держи революционный!
Близок враг неугомонный!
Вперёд,
вперёд, вперёд,
Рабочий народ!
11
…И идут без
имени святого
Все двенадцать – вдаль.
Ко всему готовы,
Ничего не жаль…
Их
винтовочки стальные
На незримого врага…
В переулочки глухие,
Где одна пылит пурга…
Да в сугробы пуховые –
Не утянешь сапога…
В очи бьётся
Красный флаг.
Раздаётся
Мерный шаг.
Вот –
проснётся
Лютый враг…
И вьюга пылит
им в очи
Дни и ночи
Напролёт!…
Вперёд,
вперёд,
Рабочий народ!
12
…Вдаль идут
державным шагом…
– Кто ещё там? Выходи!
Это – ветер с красным флагом
Разыгрался впереди…
Впереди –
сугроб холодный.
– Кто в сугробе – выходи!
Только нищий пёс голодный
Ковыляет позади…
– Отвяжись
ты, шелудивый,
Я штыком пощекочу!
Старый мир, как пёс паршивый,
Провались – поколочу!
…Скалит зубы – волк голодный –
Хвост поджал – не отстаёт –
Пёс холодный – пёс безродный…
– Эй, откликнись, кто идёт?
– Кто там
машет красным флагом?
– Приглядись-ка, эка тьма!
– Кто там ходит беглым шагом,
Хоронясь за все дома?
– Всё равно,
тебя добуду,
Лучше сдайся мне живьём!
– Эй, товарищ, будет худо,
Выходи, стрелять начнём!
Трах-тах-тах! – И только эхо
Откликается в домах…
Только вьюга долгим смехом
Заливается в снегах…
Трах-тах-тах!
Трах-тах-тах!
…Так идут державным шагом –
Позади – голодный пёс.
Впереди – с кровавым флагом,
И за вьюгой невидим,
И от пули невредим,
Нежной поступью надвьюжной,
Снежной россыпью жемчужной,
В белом венчике из роз –
Впереди – Иисус Христос.